Живой щит [= Гарпун для Акулы] - Сергей Зверев

Первой гостей заметила жена Василия, которая суетилась на подворье старого деревенского дома, окруженного покосившимся забором. Было очень рано. Солнце еще не взошло, когда «восьмерка» Серегина подкатила к избе.

– Салют, Ириша! – возвестил о своем прибытии Николай через приспущенное стекло.

Невысокая, чуть склонная к полноте женщина в темно-синем рабочем халате улыбнулась открытой, добродушной улыбкой.

– Коляша приехал! – очарованно вскрикнула она и бросилась открывать ворота, чтобы дать возможность подогнать машину к дому.

– Вот, знакомься! – Серегин указал на Святого. – Наш командир!

– Вася о вас много говорил! – протянула руку женщина.

Пожимая ее, Святой ощутил крепкие мозоли на подушечках пальцев.

«Вкалывает за троих», – понял он.

– Твой благоверный спит? – спросил Серегин и сонно потянулся.

– Маялся ночью. Лекарства глотал. Задремал только под утро. Ой, кто это вас так разукрасил? – заметила Ирина на гостях следы схватки.

Николай дотронулся пальцем до подбитого в потасовке глаза:

– А… «Смотри не перепутай, Кутузов». Ерунда! В кювет влетели. Дороги здешние – мечта самоубийцы. Природный полигон для испытания на прочность тяжелой гусеничной техники. Тысячелетний путь мамонтов к водопою – вот что такое ваши дороги! – шутливо бранился Серегин, доставая из багажника картонные коробки. – Готовь стол, хозяюшка. Васька насчет пожрать по-прежнему силен?

Обстановка в доме была бедной: самая необходимая и простая мебель, старый телевизор «Рубин», ветхие, но чистые половики поверх давно не крашенных полов, дешевая фаянсовая посуда за стеклом старомодного буфета.

Правый дальний угол комнаты, служившей залом, украшала икона, перед ней теплилась горящая лампада, освещая суровый лик Господа Вседержителя.

– Будить Василия?

Ирина приоткрыла дверь спальни.

– Не надо, – остановил ее Святой. – Пусть поспит. Я на него одним глазком взгляну. Можно?

Ирина пропустила его в спальню. Зашторенные окна слабо пропускали свет, и в комнате царил полумрак.

Спящий Василий, несмотря на окладистую, густую бороду, оставался все тем же Слоном. Такими же широкими были его плечи, тренированные руки все так же бугрились. Никуда не делась и традиционная татуировка: парашют, два крылышка и на куполе парашюта звезда. Эмблему воздушно-десантных войск Василий выколол еще в учебке.

– Он совсем не изменился! – пораженно прошептал Святой.

Вместо изможденного инвалида, какого он ожидал увидеть, перед ним лежал сильный мужчина. О перенесенных мучениях напоминали глубокие борозды морщин, а бессонная ночь наложила черные тени под глазами.

Первое впечатление было обманчивым. Одеяло скрывало поврежденную часть тела Василия. Полного паралича нижних конечностей удалось избежать. Позвоночник выдержал чудовищное давление колес машины, а теперь его поддерживал стальной корсет, который Василий носил постоянно. Но спинной мозг получил повреждения, и тут, как говорится, медицина была бессильна.

Правда, в некоторых западных клиниках проводили операции по частичному восстановлению утраченных функций спинного мозга. Такая операция с последующим реабилитационным периодом вылилась бы в астрономическую сумму, равную полугодовому бюджету среднего по размерам района. Щедрая для чиновной оравы Родина могла предложить своему защитнику лишь мизерную пенсию по инвалидности да пару деревянных костылей. О лечении за границей Василий не мог и мечтать…

От громких голосов хозяин проснулся.

– Командир! Ты приехал! – воскликнул он. Его лицо буквально осветилось какой-то детской радостью.

Высохшие, тонкие ноги, обтянутые дряблой, почти черной кожей со светлыми полосами операционных шрамов, безжизненно волочились за Голубевым. Он передвигался, опираясь на сложное ортопедическое сооружение, сверкающее хромированными деталями.

Под блеклой десантной тельняшкой угадывался крепкий торс. Поэтому казалось, что какой-то злой шутник потехи ради присоединил к богатырскому верху Василия убогие ходули вместо ног. Контраст был настолько разителен, что Святой невольно зажмурился.

Он бросился навстречу, заключил Голубева в объятия и троекратно расцеловал по русскому обычаю.

– Мне при встрече засосов не ставил! – притворно вздохнул Серегин. Этот балагур был растроган не меньше командира.

За воспоминаниями незаметно пролетел день. Говорили без устали, перебирая в памяти эпизоды киргизской эпопеи. Василий повествовал о своих мытарствах, сыпал медицинскими терминами и фамилиями профессоров. В общей сложности ему сделали четыре операции.

– Все в руках Господних! – приговаривал он, оглаживая ладонью рано поседевшую бороду. – Теперь можно… Люди мне помогают, не дают пропасть. Сестры, почитай, каждую неделю наведываются. Чаще не могут. У обеих свои семьи, детишки…

Ближе к полудню приковыляла древняя старушка. Она поскреблась согнутой, сухой, как куриная лапка, рукой о дверь и с порога запричитала:

– Отходит, батюшка, Мария. Тебя дожидается, чтобы перед смертью исповедоваться. Ты поторопись. Плоха она, помирает, – шамкала старушка беззубым ртом и быстро крестилась.

– Не стыдно вам, баба Варя? – Жена Голубева укоризненно покачала головой. – К Васе друзья приехали. Командир его… Тетка Мария лет десять отходит. Как с вами поругается, так в гроб и ложится.

– Ага, голубушка, твоя правда! Притворщица Машка несусветная! – быстро согласилась старушенция. Но свою линию бабка продолжала гнуть: – А если и взаправду преставится без покаяния?! Грех на мою душу перейдет!

Мутная слезинка скользнула по старческой щеке.

– Баба Варя, мой Василий не священник! – пустила в ход последний аргумент Ирина.

– Ничего. Всяк человек по подобию Божьему сотворен и служить Господу призван! – затараторила как по писаному старушенция. – Твой Василий страшные муки принимал, страдал, как Христосик… Ему душу доверить можно. – Бабка снова перекрестилась и, охая, присела на подставленную Святым табуретку. – Нет у нас настоящего попа и не надо. Василий Петрович чин молитв над усопшим хорошо читает. Меня всяк раз слеза прошибает на отпевании. Опять же Святое Писание наизусть знает!

Старушка поджала губы, давая понять, что без Голубева не уйдет.

Пришлось Серегину заводить машину. Изба тетки Марии стояла на другом конце деревни.

– Ты на своих японских ходулях до ночи по деревне тягаться будешь, – даже здесь не удержался Николай. – Уральский пастор Шлаг! Зашился в глухомань и проповеди глухим старикашкам читаешь. Пора браться за тебя! В Москве теперь клиники почище западных. Поставят на ноги.

…Ворох тряпья на кровати зашевелился. Сморщенное, точно печеное яблоко, лицо старухи высунулось из-под груды одеял и старых пальто с изъеденными молью цигейковыми воротниками.